Вот гляди, несутся кабинки. То ли их ветер гонит, то ли бегут под уклон. Стучат их копытца, бегут-бегут и ни подождут, ни устанут. В одной кабинке уже давно кто-то живёт, в другую сложили всякий хлам и отправили восвояси, ну а Гууме с ними просто по пути. Туда, куда глаза глядят.

Цели у этого путешествия никакой нет. Но хорошо было бы посмотреть на море. В лёгкой лодке поднять парус и отойти от берега подальше. Хлебнуть, наконец, солёного ветра.

А пока стучат копытца, трясётся кабинка, и целый их табун несётся, куда повезёт.

Вечереет. Бег кабинок всё такой же резвый и дружный, но принесут ли они его куда-то, пока не стемнело? Цок—цок—цок. Уже давно не видно ни домов, ни хоженых тропинок. Хорошо бы сейчас найти старый шалаш, пещеру, ну или дупло, наконец... Лишь трещат под копытами поломанные ветви, да камушки разлетаются.

Перебежали через ещё один холм, и вот вдали, у самой кромки обрыва над морем, показалась постройка — продуваемый всеми ветрами каменный остов. Стен, видимо, там никогда и не было, но крыша, похоже, крепкая. Будет прохладно, но хотя бы сухо.

Гуума собрал всё, что с собой было, на ходу спрыгнул, поглядел вслед гостеприимным кабинкам и побрёл к своему ночному укрытию. Сухо хрустит под ногами прошлогодняя трава.

В укрытии тепло и ароматно. Сухие цветы и листья покрывают всё вокруг, переспелые плоды благоухают соком. Повсюду сеют шорох песочные часы, свечи веют по ветру запахи осени, и кажется, что плотный пузырь из тумана приглушённых звуков обволакивает всё вокруг.

Странное место для ночлега. Камни, стекло и огонь. Кажется, здесь кто-то живёт или часто бывает. Место пустынное, но не выглядит покинутым. Откуда-то слышен лёгкий звон, под обрывом шипят волны, ветерок путается в колоннах.

Ему тяжело и вязко... Усталость наваливается, глаза слипаются, а вопросы о загадочном месте не пускают провалиться окончательно в сон. И мысли зависли...

В этом забытьи времени счёта нет. Под смежёнными веками гуляют тени. Собираются, разговаривают жестами, переплывают, взмахивая дымными хвостами, и шепчут стихи. то ли сон, то ли не сон... То ли звуки в унисон...

А под самым куполом в хороводе этих чёрных потусторонних теней, что живут между сном и не сном, как переливающаяся чешуйка, звонкая, но зыбкая и неуловимая, танцует Говра — богиня всех завершений.

Бывает, она танцует в конце дороги или над обрывом, появляется, когда чувствует чью-то смерть, венчает законченное дело, отсчитывает последнюю песчинку в часах, вдыхает дымок потухшей свечи. Покажется лишь на миг и снова исчезает, чтобы появиться там, где только что... Оборвалось.

Эту сцену божественного хоровода вокруг полусонного Гуумы наблюдает усталая группа паломников — странствующих очевидцев Говры. Свидетелей многих завершений больших и малых дел, окончание которых она явила миру. И этот танец — подарок для них, нечаянное чудо в конце пути.

С тихим звоном лопнули песочные часы, Гуума вздрогнул и открыл глаза. Говра и её хоровод сгинули.

Паломники умоляют его повторить: вызвать Говру снова, но не просто так, а стать Просителем — помочь остановиться тем, кто без конца продолжает одно и то же. Тем, кто не видит финиша и бегает по кругу, кто вечно чихает, кто копает яму, хоть выбраться уже не сможет, кто даже во сне болтает без умолку, кто врёт без конца, кто сосчитал уже всё по многу раз и не может остановиться.

У каждого из паломников есть способ, как на миг увидеть богиню, но ни одного, чтобы задержать её, тем более попросить о чём-то. Оставив для Гуумы библиотеку свитков и своих записей, c тем как вызвать Говру, они с поклоном растворяются в сумерках.

Переливающиеся звонкие пузыри, витиеватые узлы, искры, вздохи древних стихов, пар и песчинки, сухие стебли — Гуума раз за разом создаёт мимолётное. Вот оно было, и вот его нет.

А затем их множество он объединяет в систему, чтобы многократно повторить и связать в косичку эти, бегущие один за другим, мгновения. Если он сможет, то задержит её. Убедит выслушать. Попросит за других, а может, получит ответ и на свой вопрос?

На обрыве, на исходе дня, в мгновение, когда ветер утих и туча спрятала последний лунный лучик, Гуума запускает цепочку событий, на которые отзывается Говра.

Она является ему на мгновение в первый раз, и во второй, и десятый, и раз за разом исчезает в мерцающем венце.

Но простой ингредиент усиливает цепь событий. Гуума кладёт в середину простой бублик — его форма бесконечно погружается в саму себя — так система начинает работать снова и снова, а Говра не может исчезнуть и скрыться насовсем.

Паломники в благоговении падают на колени. Богиня мимолётной завершённости стоит перед ними в хрупком сиянии и не исчезает. Забыв про все просьбы, они не могут прийти в себя от восторга, а Гуума лишился слов.

Кажется, чудо сейчас станет обыденностью, и тогда мы поговорим, зададим все вопросы, получим многие ответы и решения.

Начало и завершение — два берега во времени, а во времени брода нет. Лишь силы необъяснимые и неназванные могут делать с ним что угодно, нас не спросив.

Маленькая, запертая, напуганная Говра сжалась и то ли её вздох, то ли стон растворился под куполом святилища.

Померк ночной свет, распахнулась тьма, и вечно спящая Говра-мать — открыла глаза, остановила космос, время, свет и шелест песочных часов.

Мириады сестёр заплясали вокруг малютки-Говры, и увлекли её обездвиженную и лёгкую, куда-то ввысь за собой.

Ловушка Гуумы распалась.

Все, кто не мог прерваться, — замерли, кто был загнан в бесконечный круг, — вышли из него. Закончилось сразу всё, что когда-то началось.

Вселенная замерла, а всё незримое обрело в форму. Свет пузырится, отражаясь от водной глади, запахи набухают цветными облаками, ветерок вьётся изогнутой массой, а время искрится серебряными каплями.

Сколько длилась эта заминка? Считать было нечего, ведь время просто исчезло. А затем потекло вновь. Раз, два, три.

Ожили звуки, лопнули пузыри света, запахи перемешались и унеслись вместе с ветром. Зашуршал секундами песок в часах.

Четыре, пять, шесть.

От пришествия осталось лишь видение, тягость и опустошённость. От прежнего торжества и восторга не осталось и следа. Так никто не заметил, как окаменел Гуума...

Прикосновение к потусторонним силам забрало из него всё, что могло продолжать жить. И лишь фруктовая косточка глубоко в его голове втянула в себя остаток жизненных сил и много позже пробилась сквозь застывшую корку свежим ростком.

Через некоторое время из плода этого дерева появится новый Гуума. И объединит их общая история единого, длящегося во времени пути — их дневник.

Те, кто не мог остановиться, так и не могут прекратить, несмотря на божественное вмешательство.

Любопытная Говра перестала являться по первому зову. События, которые интересовали её, стали масштабнее, видеть её стали всё реже.

Окаменевший Гуума так и стоит на обрыве недалеко от святилища. Странники несут ему дары, украшают цветами и завязывают узелки наудачу, чтобы всё начатое обязательно завершилось.

Историю заминки во времени паломники записали в его журнал, чтобы рассказ многих поколений предков нового Гуумы не прерывался.

А новый Гуума взял свою сумку с дневником, прочёл эту историю и сделал свою первую запись: «Да, хорошо бы хлебнуть солёного ветра!»